У Томаса было чувство, будто он держал невероятно сложный экзамен у сурового профессора. По крайней мере, телесные ощущения казались схожими: нервы напряжены, сердце то прыгало как мяч, то вовсе замирало, а в голове какая-то бессмыслица. Томаса даже радовало, что он сегодня не ел, а то бы еще и желудок выворачивало. Ох, уж этот желудок. Молодой художник со смехом подумал, что все эти муки из-за него. Последние месяцы были не самыми удачными, оставив Томаса на мели, и нынешний заказ свалился как манна небесная. Никаким словами не описать чудо этого заказа. Отличаясь скромностью ожиданий, Томас и не наделся когда-либо писать работы для герцогов или князей. Он считал, что рисовать картины для герцогов это уже почти как для королевских особ. Грандиозные деньги и возможности. Если работа понравится, если пойдет молва, то заказы посыплются как из рога изобилия. Желудок точно скажет спасибо. Такой шанс точно нельзя упускать – вот почему Томас сильно разволновался.
И все прошло, без оглядки на перестуки сердца и чрезмерное возбуждение, замечательно. Князь Вьессбург, не смотря на совершенно непроизносимую (невыносимую) фамилию, оказался сговорчив и щедр. Пожелания к семейному портрету выдавали в нем человека, разбирающегося в искусстве. А что еще надо? Любитель искусства всегда поймет другого любителя. Дидро и Гёте не в счет!
В общем, не успел Томас опомниться, как его провели в просторную и светлую залу, предложив использовать ее в качестве студии на время посещений Грейс-хауса. Более того, художнику даже любезно позволили переставить там мебель на усмотрение для удобства работы. На всех трех окнах были раздвинуты тяжелые бежево-золотистые портьеры с цветочным рисунком оттенка «кардинал», и залу заливал яркий солнечный весенний свет. Такой свет, радостный и согревающий, манящий прогуляться, насытится им, нынче вовсе не устроил Томаса, избегавшего, как всякий художник, попадания солнечных бликов на холст. Подойдя к окну и выглянув на улицу, юноша задумался, как лучше поступить: попросить заклеить на время окна тонкой бумагой или предложить сменить портьеры на подсиненные занавески, и сразу не заметил, что дверь в залу открылась, и он оказался не один.

Чистый звук девичьего нежного голоса, очаровательно коверкающего английские слова, вывел Томаса из состояния задумчивости. От неожиданности он сначала растерялся, особенно, когда, поспешно обернувшись, увидел прекрасную иностранку, гостившую в Лондоне. Как всякий художник своего времени, Томас ценил красоту, и потому не мог не проникнуться с первого взгляда прелестью стройной, изящной девушки, золотоволосой, величественной, своей бледностью напоминающей статуи богинь античности.
Замешательство длилось чуть дольше, чем позволяли правила хорошего тона, и когда Томас осознал, что не ответил, как подобает, на приветствие особы, занимавшей столь высокое положение, то смутился еще больше, и оттого поклон его вышел поспешным и каким-то неуклюжим.
- Да, Ваша Светлость, позвольте представиться – Томас Хейдон, художник, которому… - он запнулся и улыбкой попытался скрасить неловкость, – которому выпала честь нарисовать портрет Вашего почтенного семейства.
Младшую княжну, прячущуюся за спиной сестры и поспешно ретировавшуюся, Томас даже не успел разглядеть, и не пытался – настолько все внимание его захватила стоявшая у входа в залу высокородная дама.
Томас, пожалуй, оробел и не смел завести разговор, полагая, что итак уже не лучшим образом зарекомендовал себя, а если еще и начнет болтать, то это уже сочтут за дерзость. Герцогиня де Бегрхофф в глазах художника выглядела гордой и неприступной, и тем приятней ему было осознавать, что совсем скоро он сможет свободно и законно любоваться ею, пока будет делать наброски и короткие зарисовки.

Отредактировано Thomas Haydon (2012-02-25 19:19:49)

Спокойная уверенность и доброжелательность, сквозившие в интонациях молодой герцогини, ободрили Томаса – он был не из тех людей, кто долго киснет и не знает, как связать два слова. Убедившись, что перед ним гордость, а не гордыня, достоинство, а не высокомерие, юноша быстро оттаивал и вел себя более естественно. Что, впрочем, не исключало неловкость, в которую он порой впадал. Но знакомые Томаса, благодушно настроенные по отношению к юноше, закрывали на нее глаза, считая неотъемлемой частью его личности. 
Не спуская глаз с прохаживающейся по зале герцогини, будто нарочно демонстрирующей плавность движений и стройность своей фигуры, Томас выступил вперед, отойдя от окна, и поддержал разговор:
- Для меня нет больше радости, чем услужить Вашей Светлости. Я с удовольствием отвечу на все Ваши вопросы, и расскажу обо всех тонкостях, которые заинтересуют Вас и княжну де Вессбург. Но смогу это сделать только на английском языке. Я лишь недавно приступил к изучению французского, но мои познания в нем еще незначительны. Во всяком случае, недостаточны, чтобы говорить о живописи с той глубиной, коей заслуживает интерес к ней Вашей Светлости.
Томасу, конечно, хотелось бы выглядеть как можно выше в глазах герцогини Бегрхофф, и он понимал, что незнание европейских языков не поспособствует этому, но про латинский и греческий промолчал. Они не подходили для свободной беседы, а выпячивать познание древних языков было все равно, что хвастать. А это недостойно молодого человека, вращающегося в приличном обществе.
Желая перевести разговор в более благоприятное русло, Томас продолжил:
- Если позволите, пока не вернулась княжна де Вессбург, я бы хотел сделать несколько угольных рисунков Вашей Светлости. Для групповых портретов необходимо собрать как можно больше материала. Запечатлеть разные повороты головы, схватить характерные жесты, уловить различные настроения. Каждый рисунок не займет много времени.
В Грейс-хаус Томас пришел с небольшим ящичком – этюдником – где хранился набор художественных принадлежностей первой необходимости. Этюдник юноша смастерил себе сам и почти никогда с ним не расставался, а потому был всегда во всеоружии, когда бы ни заставало его вдохновение. Пройдя в центр залы, где напротив среднего окна стояли низкий обитый парчой диванчик, несколько кресел и низкий, под стать  дивану, столик, декорированный в технике маркетри, Томас аккуратно  положил этюдник на стол.